CINXE.COM

<!DOCTYPE html PUBLIC "-//W3C//DTD XHTML+RDFa 1.0//EN" "http://www.w3.org/MarkUp/DTD/xhtml-rdfa-1.dtd"> <html xmlns="http://www.w3.org/1999/xhtml" xml:lang="ru" version="XHTML+RDFa 1.0" dir="ltr" xmlns:content="http://purl.org/rss/1.0/modules/content/" xmlns:dc="http://purl.org/dc/terms/" xmlns:foaf="http://xmlns.com/foaf/0.1/" xmlns:og="http://ogp.me/ns#" xmlns:rdfs="http://www.w3.org/2000/01/rdf-schema#" xmlns:sioc="http://rdfs.org/sioc/ns#" xmlns:sioct="http://rdfs.org/sioc/types#" xmlns:skos="http://www.w3.org/2004/02/skos/core#" xmlns:xsd="http://www.w3.org/2001/XMLSchema#"> <head profile="http://www.w3.org/1999/xhtml/vocab"> <meta http-equiv="Content-Type" content="text/html; charset=utf-8" /> <meta name="Generator" content="Drupal 7 (http://drupal.org)" /> <link rel="canonical" href="/node/344" /> <link rel="shortlink" href="/node/344" /> <link rel="prev" href="/node/343" /> <link rel="up" href="/node/337" /> <link rel="shortcut icon" href="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/books.ico" type="image/vnd.microsoft.icon" /> <title>6 [ глава ] | Румянцевский музей</title> <link type="text/css" rel="stylesheet" href="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/css/css_xE-rWrJf-fncB6ztZfd2huxqgxu4WO-qwma6Xer30m4.css" media="all" /> <link type="text/css" rel="stylesheet" href="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/css/css_CF_K-xELtsJ3P3HUkYEAIhk1yxSMWogLhVmkCEAMoAE.css" media="all" /> <link type="text/css" rel="stylesheet" href="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/css/css_PGbJgHCUCBf4dg7K9Kt8aAwsApndP4GZ9RuToPy3-Fk.css" media="all" /> <link type="text/css" rel="stylesheet" href="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/css/css_if7FLR3DWj1NlqwkiINlY2LxGTQCS7xoz77EqKi9BD4.css" media="all" /> <link type="text/css" rel="stylesheet" href="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/css/css_k3snrbsthqot7V7ccRZHS9OkCZkwBv4adtNieIVlbEU.css" media="print" />  <script type="text/javascript" src="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/js/js_YD9ro0PAqY25gGWrTki6TjRUG8TdokmmxjfqpNNfzVU.js"></script> <script type="text/javascript" src="http://www.rummuseum.info/sites/default/files/js/js_YjPjTttLGRYCKaDiaRK7Co4RSHOPlwt9RYab48tGqpI.js"></script> <script type="text/javascript"> <![CDATA[//><!]]> </script> </head> <body class="html not-front not-logged-in one-sidebar sidebar-first page-node page-node- page-node-344 node-type-book fluid-width" > <div id="skip-link"> <a href="#main-content" class="element-invisible element-focusable">Перейти к основному содержанию</a> </div> <div class="region region-header clearfix"> <div id="block-block-2" class="block block-block clearfix"> <div class="content"> <p style="text-align: right;"><img alt="" src="/sites/default/files/bookshelf./museum.jpg" style="width: 1200px; height: 143px; float: left;" /></p> </div> </div> </div> <div id="wrapper"> <div id="container" class="clearfix"> <div id="header"> <div id="logo-floater"> <div id="branding"><strong><a href="/"> <span>Румянцевский музей</span> </a></strong></div> </div> </div>  <div id="sidebar-first" class="sidebar"> <div class="region region-sidebar-first"> <div id="block-system-navigation" class="block block-system block-menu clearfix"> <h2 class="title">Навигация</h2> <div class="content"> <ul class="menu"><li class="first leaf"><a href="/bookshelf">Книжная полка</a></li> <li class="leaf"><a href="/aths" title="Каталог авторов книг">Каталог авторов</a></li> <li class="leaf"><a href="/countries">Страны и регионы</a></li> <li class="last leaf"><a href="/frontpage">Последние обновления</a></li> </ul> </div> </div> <div id="block-block-4" class="block block-block clearfix"> <h2 class="title">Родственные проекты:</h2> <div class="content">  <h5><a href="http://www.hrono.ru" rel="nofollow">ХРОНОС</a></h5> <h5><a href="http://www.hrono.info/forum/" rel="nofollow">ФОРУМ</a></h5> <h5><a href='http://www.izmy.info/' rel='nofollow'>ИЗМЫ</a></h5> <h5><a href="http://www.do1917.info" rel="nofollow">ДО 1917 ГОДА</a></h5> <h5><a href='http://www.ruspole.info/' rel='nofollow'>РУССКОЕ ПОЛЕ</a></h5> <h5><a href='http://www.doc20vek.ru' rel="nofollow">ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА</a></h5> <h5><a href='http://ponjatija.ru/' rel='nofollow'>ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ</a></h5> <h5><a href='http://pedagogia.pro/' rel='nofollow'>ПЕДАГОГИЯ</a></h5>  </div> </div> <div id="block-menu-menu-catalog" class="block block-menu clearfix"> <h2 class="title">Каталог</h2> <div class="content"> <ul class="menu"><li class="first leaf"><a href="/taxonomy/term/1" title="A">A</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/2" title="Б">Б</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/7" title="В">В</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/8" title="Г">Г</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/9" title="Д">Д</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/10" title="Е Ё">Е Ё</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/12" title="Ж">Ж</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/13" title="З">З</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/11" title="И Й">И Й</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/14" title="К">К</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/15" title="Л">Л</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/16" title="М">М</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/17" title="Н">Н</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/18" title="О">О</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/19" title="П">П</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/20" title="Р">Р</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/21" title="С">С</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/22" title="Т">Т</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/23" title="У">У</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/24" title="Ф">Ф</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/25" title="Х">Х</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/26" title="Ц">Ц</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/27" title="Ч">Ч</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/28" title="Ш">Ш</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/29" title="Щ">Щ</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/30" title="Э">Э</a></li> <li class="leaf"><a href="/taxonomy/term/31" title="Ю">Ю</a></li> <li class="last leaf"><a href="/taxonomy/term/32" title="Я">Я</a></li> </ul> </div> </div> </div> </div> <div id="center"><div id="squeeze"><div class="right-corner"><div class="left-corner"> <h2 class="element-invisible">Вы здесь</h2><div class="breadcrumb"><a href="/">Главная</a> › <a href="/bookshelf">Книги Румянцевского музея</a> › <a href="/node/337">Бородин Л.И. Год чуда и печали (повесть)</a></div> <a id="main-content"></a> <div id="tabs-wrapper" class="clearfix"> <h1 class="with-tabs">6 [ глава ]</h1> </div> <div class="clearfix"> <div class="region region-content"> <div id="block-system-main" class="block block-system clearfix"> <div class="content"> <div id="node-344" class="node node-book" about="/node/344" typeof="sioc:Item foaf:Document"> <span property="dc:title" content="6 [ глава ]" class="rdf-meta element-hidden"></span> <span class="submitted"><span property="dc:date dc:created" content="2011-02-18T22:34:03+03:00" datatype="xsd:dateTime" rel="sioc:has_creator">пт, 02/18/2011 - 22:34 — <span class="username" xml:lang="" about="/user/4" typeof="sioc:UserAccount" property="foaf:name" datatype="">Вячеслав Румянцев</span></span></span> <div class="content clearfix"> <div class="field field-name-body field-type-text-with-summary field-label-hidden"><div class="field-items"><div class="field-item even" property="content:encoded"><p>Байкальская осень не успела отгореть всеми красками, как по краскам ударил мороз и упал снег. Снег, конечно, растаял, но успел прибить цвет, и он поблек в два дня.</p> <p>По ущелью носились взад и вперед холодные сквозняки, нагоняя дожди и сырость. А Байкал штормил не переставая. Теперь он уже не бывал голубым даже в ясные дни, теперь он бывал чаще серым, свинцовым, и только когда шел вал Култук с пенистыми хребтами, тогда он бывал темно-темно-синим.</p> <p>Вторая половина байкальской осени –самое грустное время года. Холодные дожди, холодные ветра, суровое и неприветливое море.</p> <p>По второму разу снег уже не растаял, и это началась зима. Ручей или маленькая речки, что протекала по ущелью, покрылась ледяными заберегами, но что до нее, то не верилось в силу мороза: водь вода буквально скакала по камням. Однако однажды ночью она отскакала свое и к утру сверкающим льдом замерла в движении, и это было чудо –разве легко представить, что движение можно остановить и заморозить! Но здесь каскады и струи воды застыли в <strong>/455/</strong> падении и броске, и даже брызги на камнях оледенели крупным жемчугом, а камни покрылись блестящей пленкой. Но речка питалась и подводными ручьями, и скоро лед во многих местах сначала вспучило, а потом ледяные вулканы лопнули и вода устремилась поверх льда. Лед нарастал сверху, и мальчишки говорили, что к весне он будет местами до полутора метров в толщину. Разве можно поверить в такое, если речка нигде не была глубже, чем по колено!</p> <p>Уже кругом была зима, белый цвет утопил в себе все, кроме зелени елей и кедров на склонах, но и эта зелень была неяркой и вообще не воспринималась, как зелень, а просто как темное на белом.</p> <p>И лишь Байкал в орнаменте белых заберегов еще сохранял, по крайней мере, в солнечные дни, свою темную синь. Шторма ходили от берега к берегу и вдоль берегов, казалось, что Байкалу холодно и он штормит, чтобы согреться. По отмелям ледяные забереги белыми щупальцами уползали от берега вдаль, но еще были силы у моря противостоять морозу, а у мороза еще не было сил справиться с морем.</p> <p>У мальчишек началась новая радость –коньки. Коньки веревками прикручивались на валенки, но катались, в воскресение, например, по целому дню, а какие веревки выдержат! И потому валенок с коньком чуть окунали в воду, а затем некоторое время держали в снегу, и коньки прирастали к валенкам. Ногам было тяжеловато, зато надежно!</p> <p>Почти от самой Мертвой скалы до берега Байкала все свободное от домов пространство ущелья покрылось льдом. Мы уходили к самой развилке в падь и оттуда катились вниз иногда без остановки, иногда налетая на трещину, и тогда случалась «куча мала», и этой кучей мы, крутясь и барахтаясь, скользили вниз, потом снова вставали на коньки и вылетали на байкальские забереги.</p> <p>Еще сколачивали три доски, ставили их на коньки, два сзади и один, рулевой, спереди. Такое устройство называлось рулевушкой. На нее ложились сразу несколько человек и летели по ущелью к Байкалу.</p> <p>Вечерами и по воскресеньям по всему ущелью гулял ребячий гомон, и это было самое шумное и веселое время в жизни поселка.</p> <p>Ну а моя жизнь? Она раздвоилась. Я жил будто сразу в двух жизнях. Одна –это когда я бывал с другими. Другая –когда оставался один.</p> <p>Нет, конечно, мимо меня не прошла ни одна из радостей наступившей зимы. И я допоздна мотался на коньках по ущелью, и я задыхался от удачного попадания снежка, и я <strong>/456/</strong> кубарем окатывался с оледеневших промоин на склонах ущелья –и все прочее, чем бывали заполнены свободные от школы часы мальчишек, не миновало меня.</p> <p>Более того, во всех играх и увлечениях я бывал наиболее азартным, даже одержимым, и мало кто поздней меня возвращался домой с улицы, потому что возвращение домой было для меня возвращением к себе и ко всему тому, что составляло ту, вторую мою жизнь.</p> <p>Шли дни и недели, и ничто но изменилось в моих отношениях с девочкой из Мертвой скалы. Правильнее сказать, отношений никаких не было.</p> <p>Она, о ком были все мои мысли, жила своей, мне неизвестной жизнью, и эта жизнь проходила мимо моей, как далекий катер мимо берега без пристани.</p> <p>Ри все забыла, а я же забыть не мог! Не мог забыть те дни, когда для меня звучал ее голос, когда мы смотрели друг другу в глаза, как смотрят самые хорошие друзья, когда мы все знали друг о друге, и это знание было только для нас!</p> <p>Будь она обычной девчонкой, как все, я бы и относился к ней просто и легко, я мог написать ей записку и предложить дружбу, как это сделал Валерка. Но я не мог так поступить по многим причинам, и одна из причин заключалась в том, что хоть я и мечтал о дружбе с ней, тем не менее всегда боялся остаться с ней с глазу, на глаз даже на минуту Я ведь не мог смотреть на нее, как на обыкновенную девчонку, она была для меня дочерью Байколлы, и я не был уверен, что словом или намеком, может быть, забывшись, а не специально, не напомню ей о прошлом. Увидеть же слезы на ее глазах еще раз для меня было бы равносильно смерти.</p> <p>У нас в школе вдруг пошла манера всем со всеми здороваться. То есть я шел в школу и говорил каждому мальчишке и девчонке не как обычно «привет» или просто подножку подставить, или снежком стукнуть, а именно «здравствуй» и даже не «здорово»! Не понимаю, отчего пошла такая мода, ведь нас никто не заставлял. Но мне эта мода принесла ежедневную минуту. Еще с середины дня я уже с нетерпением ожидал следующем утра. Я приходил в школу чуть ли не раньше всех, и если видел ее, идущей по коридору с кем-нибудь, то прятался и ждал, чтобы поздороваться с ней один на один. Когда я говорил ей «здравствуй», она обязательно смотрела на меня и тоже говорила «здравствуй», и это единственное слово, но сказанное только для меня, словно давало мне огромные крылья и поднимало в воздух.</p> <p>И каждое другое утро мне казалось, что сегодня она произнесла это слово лучше, чем вчера, то есть дружествен-<strong>/457/</strong>нее или даже сердечнее. Я старался подслушать, как она здоровается с другими мальчишками, и мне казалось, что с другими она здоровается холоднее, и тогда в душе возникала такая сладкая надежда, что жить хотелось сильней прежнего.</p> <p>На переменах я никогда не баловался, не носился по коридору, потому что мне было некогда, я, как правило, стоял где-нибудь неподалеку от нее, к ней спиной, но даже спиной, не только ушами, слушал голоса всех и из всех голосов слышал только ее голос.</p> <p>Странно, никто не замечал, что у ней совсем особенный голос! Первое время я даже боялся, кто-нибудь обратит на это внимание и спросит, почему у ней такой необычный голос, и этот вопрос может разбудить в ней какое-нибудь воспоминание и причинит боль.</p> <p>Сердце мое начинало громко стучать каждый раз, когда я видел ее грустной или задумчивой, потому что мне казалось, будто вот-вот она что-то вспомнит, и я даже пытался угадывать, что она может вспомнить, и ловил себя на том опасном желании подсказать, которое однажды уже так плохо кончилось.</p> <p>Иногда в ее забывчивости мне виделась или чувствовалась измена по отношению к Байколле, ко всему, что было связано с историей Долины Молодого Месяца, и... ко мне! Мысль эта, конечно, была несправедливой, я это понимал, но осудить мысль — не значит избавиться от нее.</p> <p>Постепенно странным образом стало меняться отношение ко мне со стороны ребят. Когда меня донимали намеками и хихикали, я не обращал внимания, ни с кем не ссорился из-за этого и даже вообще перестал замечать такое.</p> <p>Но однажды, когда я пришел в кино чуть позже других, Светка крикнула мне, чтобы я шел к ней, что есть место. Но когда я сел, то рядом оказалась Ри, а Светки не оказалось. Какое это было кино, я, конечно, не помню.</p> <p>Юрка, с которым я когда-то подрался, вдруг сам пошел на мировую и подарил мне отличные веревки для коньков.</p> <p>Генка, презиравший меня поначалу, однажды на перемене прижал в углу одного мальчишку за то, что тот что-то намекнул в мой адрес.</p> <p>А классный руководитель наш, Татьяна Ивановна, придя однажды к нам домой в гости, вдруг спросила меня как будто между прочим, не лучше ли было бы мне сесть на первую парту, ну хотя бы среднего ряда. Они переглянулись с мамой, а я покраснел и отказался. Для меня это было не лучше. Я тогда бы не смог смотреть на Ри во время урока.</p> <p>Приближались школьные каникулы, и я думал о них с <strong>/458/</strong> ужасом. Ри должна была уехать на две недели, и я не мог представить себе две недели без нее. И тогда пришла мне в голову отличная мысль. Я несколько дней обдумывал ее и однажды приступил к действию. Я попросил Светку принести в школу какие-нибудь фотографии. Она принесла фото, на котором она стояла рядом с убитым медведем. Фотография две перемены ходила но классу, а на третьей перемене я, собрав все свое мужество, мобилизовав все свои способности к спокойствию, подошел к Ри и небрежным тоном спросил:</p> <p>–А ты еще никогда не фотографировалась?</p> <p>Я был уверен, что она не фотографировалась (когда бы ей успеть!), и моя задача заключалась в том, чтобы пробудить в ней желание сфотографироваться.</p> <p>Но она ответила удивленно:</p> <p>–Почему? Я фотографировалась!</p> <p>Это несколько озадачило меня. Я готовился к долгой и сложной по замыслу операции, но в ней отпала необходимость. Я растерялся и вдруг сказал каким-то осипшим голосом:</p> <p>–Привези!</p> <p>Она посмотрела на меня, опустила глаза и сказала: «Ладно!» До двери класса я дошел нормально, но в коридоре меня зашатало от радости, а ведь была только среда, и как мне было дожить до понедельника!</p> <p>Я дожил до него. И вместо обычного «здравствуй» в коридоре спросил нервно и торопливо:</p> <p>–Привезла?</p> <p>Она достала дневник, из дневника вынула карточку и подала мне. Я небрежно сунул ее в свой портфель, повернулся и пошел назад к выходу.</p> <p>На первый урок я не пришел вовсе, и это было неслыханное ЧП, но плевать!</p> <p>Сейчас я пишу эти строки, смотрю на поблекшую фотографию двенадцатилетней девочки, что на пять лет моложе моей дочери, и никак не могу объяснить ту радостную грусть, что охватывает меня! Годы свои я прожил, да и живу, без натяжки можно сказать, –интересно, но если на минуту представить, что не было в моем детстве всего того, о чем рассказываю, то жизнь моя потеряла бы цвета, то подумалось бы, что я прожил жизнь при пасмурной погоде, ни разу не увидев солнца, что будто исчез бы чистый свет, теплым и грустным лучом сопровождавший меня всю жизнь по непрямым дорогам жизни! <strong>/459/</strong></p> <p>На некоторое время все изменилось. Ри теперь была всегда со мной. Я мог смотреть на нее, сколько хотел. Я мог разговаривать с ней о том, что она забыла, о чем не должна была вспоминать. Я был счастлив.</p> <p>В ближайшее после того воскресенье я пошел в падь. Снег завалил каменную россыпь перед Мертвой скалой, и пробираться к скале стало много труднее, а лезть на нее, казалось, и думать нечего! Но я полез и потратил времени в пять раз больше обычного.</p> <p>Сарма была на своем месте. Она сидела, вся укутанная чем-то пушистым и теплым, и руки ее были в большой и тоже пушистой муфте.</p> <p>Я показал ей фотографию, рассказал о том, как живет Ри среди людей, и Сарма слушала внимательно и долго смотрела на фотографию.</p> <p>–Люди научились оставлять о себе память на бумаге! –сказала она и покачала головой. –А не разучились ли они оставлять о себе память в сердцах?</p> <p>Я не знал, что ответить ей.</p> <p>–Люди стареют и умирают. Зеркало, запечатлевшее мгновение, имеет и цеь.<sub>у</sub> мгновения, и истина изображения мгновенна в нем. Вечны лишь великие деяния людей! Понимают ли люди разницу вечного и мгновенного?</p> <p>Я молчал.</p> <p>–К Байколле не ходи! Не нужно ему видеть этого!</p> <p>Она вернула мне фотографию, а я взглянул ей в глаза.</p> <p>–Простите Байколлу! Ну сколько же можно!</p> <p>–Ты так ничего и не понял! –сказала она сердито. –Я не знаю, как это сделать! Я не умею!</p> <p>–Да чего ж тут не уметь! –воскликнул я в отчаянии. –Простите –и все!</p> <p>–Уходи! –приказала она. –Ты все о Байколле да о Байколле! А до меня тебе дела нет! А знаешь ли ты мои страдания, мальчишка! Уходи!</p> <p>Я все же посидел немного еще, но стал замерзать, здесь, на высоте, дул ветер, не сильный, но холодный. Я побоялся простудиться, потому что вспотел, когда забирался на скалу.</p> <p>Уходя, подумал, что не скоро приду сюда снова, потому что нет ничего хуже чем быть бесполезным для тех, кто несчастен.</p> <p> </p> <p>Шли последние дни декабря. Каждый день после школы я бегал на Байкал. Все говорили, что он должен скоро замерзнуть. Но никак нельзя было в это поверить! Байкал был теперь всегда одного цвета –сине-черный, а от сине-черного цвета до белого, цвета льда –как представить путь? <strong>/460/</strong></p> <p>Не верилось, не хотелось видеть Байкал заледенелым!</p> <p>Было в этом что-то обидное для Байкала, несправедливое! Но предчувствие подсказывало неизбежность иного состояния, и оно, это другое состояние моря, уже предвиделось в брызгах волн –были эти брызги холодными и колючими, как осколки льда, и беляки на верхушках волн тоже казались льдинками, оседлавшими черные валы; и особенно ветра и белые туманы над Байкалом, что будто связывали по судьбе остывающее море с землей, уснувшей в холодной белизне.</p> <p>На той скале, где летом мы часто проводили время с Другом, на одном из уступов, примерно в двух метрах над водой, стояла маленькая елочка. И вот, придя туда однажды, я ахнул. Елка стояла вся разряженная хрустальными бусами и гирляндами. Это декабрьский мороз таким образом распорядился брызгами волн. И все подножье скалы на несколько метров вверх тоже обледенело и сверкало желтым зеркалом, отражающим в себе и волны, и небо, и вершины скалы, нависшей над своим подножьем.</p> <p>Байкал штормил. Байкал работал. И я пытался уловить смысл этой работы. То ли море боролось с морозом, то ли вдруг в торопливом и угрюмом беге валов виделась непонятная спешка, словно спешил Байкал завершить что-то, что начал да не успел к сроку.</p> <p>Все другие состояния Байкала мне бывали близки и понятны, но вот озабоченность и хмурость ледяной синевы были почему-то особенно близки и вызывали странное сочувствие.</p> <p>Каждым утром, выходя на улицу, я первым делом бросал взгляд под мост, в пролетах которого от нашего дома виден был Байкал, и с радостью отмечал, что он еще не сдался, и я махал ему рукой, обещая прибежать после, чтобы подбодрить и просто так поприсутствовать, потому что знаю, как тяжело бывает одному в минуты важных решений и трудных дел. Когда уходил с берега домой, говорил: «Ну, ты давай держись! Главное –до утра продержаться!»</p> <p>Потом оказалось, я был прав. Именно ночью, какой-то одной ночью, Байкал расслаблялся, решался на короткий отдых, и тут сонного его и сковывал мороз. Проснувшись утром под жестким ледяным покрывалом, Байкал, бывало, находил в себе силы разорвать его в клочья и выкинуть на берег. Но слишком много сил уходило на этот подвиг, и следующей ночью, выждав нужный час, мороз уже покрепче закутывал Байкал в ледяной панцирь и утром не ослаблял объятий, а напротив, превращал их в мертвую хватку, и Байкал покорялся. <strong>/461/</strong></p> <p>В тот день, когда Ри должна была уехать на немыслимо долгое время, на две недели, в тот последний день уходящего года Байкал был особенно тревожен. Я пришел на станцию задолго до прихода поезда, стоял на берегу и вспоминал вчерашний новогодний вечер. Ри была в костюме ночи, и в ее волосах сверкал серп молодого месяца, и когда я вдруг увидел ее около зеркала, то мне показалось, что в зеркале она смотрит именно на месяц, и я испугался, как бы она не вспомнила чего-нибудь лишнего... Какая она была красивая в этот вечер, разве расскажешь! Мы все играли в «почту». У каждого был на груди номер, а почтальон разносил записки. Я решился и написал: «Ты красивее своей сестры!» Я имел в виду старшую дочь Байколлы Нгару. Ри много рассказывала мне о ее красоте. «А у меня брат. Ему два года!» –ответила мне Ри, и я, чтобы не оказаться в дураках, скорее сорвал с груди номер, может быть, она не узнала, что это я ей написал, но, проходя мимо, она улыбнулась мне, и я от стыда спрятался среди мальчишек. А сейчас, за несколько минут до подхода поезда, мне было тревожно и грустно, и еще созвучней была тревога в поспешном беге байкальских волн, так что хотелось обратиться к Байкалу, как к живому, по имени и прикоснуться к нему рукой или щекой, словно был я с ним одной породы...</p> <p>У вагона я подошел к Ри и сказал: «До свидания!» Она протянула мне руку, то есть я впервые коснулся ее руки. С этого момента, с ее прощального взгляда я знал, что ни с чем не сравнимой пыткой будут для меня дни каникул! Но зато после них все будет по-другому. С этим нарастающим предчувствием радости я и провел все каникулы, если не считать одного события, происшедшего со мной в эти дни, о котором долго помнили, наверное, жители Маритуя.</p> <p>Однажды утром, выйдя на крыльцо, я почувствовал в природе какую-то перемену, подумав, догадался, что нет обычного сквозняка, нет ветра! А сойдя с крыльца и привычно заглянув под мост, Байкала не увидел, на его месте что-то сверкало, и блестело, и слепило. Когда добежал до берега, то уже застал там мальчишек, кидающих камни в тонкую пленку льда, которая рвалась от каждого камня, и в отверстия выплескивалась вода. Лед был без единой ущербинки, гладкий, как зеркало, и этому зеркалу не было конца.</p> <p>–Завтра кататься будем! –крикнул Валерка.</p> <p>Я не поверил ему. Лед был не толще пальца.</p> <p>Но следующим утром я уже не увидел ни одного мальчишки на речке и, скатившись по речке на коньках до Байкала, остановился в изумлении. Черными комочками <strong>/462/</strong> метались мальчишки по Байкалу вдоль берега. Я боялся даже ногой ступить на лед, потому что он просвечивался насквозь, и дно было видно лучше», чем через воду.</p> <p>Подкатили ребята и затащили меня на лед. Но ужас! Лед прогибался под ногами! Прогибался, но не ломался.</p> <p>–Не бойся! крикнул Юрка. –Во держит!</p> <p>Он сел на лед, поднял ногу и задником конька ударил по льду. В пробитое отверстие выплеснулась водя, п я опрометью кинулся к берегу. Мальчишки валялись по льду и хохотали.</p> <p>Насупившись, робко перебирая ногами, я снопа подкатил к ним.</p> <p>–Айда! Не боись! –крикнул кто-то, и все стайкой кинулись от берега. Я покатил вслед, стараясь не нажимать особенно на коньки, словно этим уменьшал собственный вес</p> <p>Но, как говорится, кому что на роду написано!</p> <p>Я уже почти освоился, почти перестал бояться непонятной мягкости льда и светящейся глубины под ногами. Я летел вдоль берега, а за мной гнался Валерка. Вдруг впереди я увидел пятно льда светлее обычного и будто чуть вспученного. Я не успел ни испугаться толком, ни отвернуть в сторону и проскочил по нему катом. Проскочив, остановился, обернулся и хотел спросить Валерку, почему такой лед, но тот, выпучив глаза, крикнул что-то невнятное и помчался в обратную сторону.</p> <p>Я машинально сделал за ним несколько шагов, под ногами у меня захрустело, и сначала ноги мои провалились лишь по голень и на долю секунды застряли будто, но я шевельнулся и тотчас же ушел в воду по уши. Случилось это метрах в ста от берега. На мне были утяжеленные подмораживанием валенки с коньками, тяжелый полушубок и под полушубком немало одежды, ведь я ушел кататься на весь день.</p> <p>По всем законам я был обречен. Лед, тонкой пленкой лежащий на воде, выдерживал наш вес как бы за счет общего натяжения. Но, провалившись в «пузырь», как назывались подобные места во льду, я не мог забраться на лед, я только ломал его, как тонкое стекло, и мне предстояло ломать его до самого берега, что было невозможно хотя бы потому, что не хватило бы сил на то, не говоря уже о судорогах холода.</p> <p>Мальчишки откатились к берегу, и это не было предательством. Они знали цену льду, они не смогли бы подойти ко мне и на десять метров. Не могу сказать, что чувствовали они, а я, кажется и как мне помнится, вообще ничего не чувствовал. Я колотил лед обеими руками, барахтался и, кажется, тихо визжал. <strong>/463/</strong></p> <p>Потом и позже, через много лет, когда меня спрашивали, как же я все-таки вылез, чтобы успокоить любопытство, я придумал версию о том, что будто бы, ломая лед, я наткнулся на двойную льдину, она выдержала мой вес и я вскарабкался на нее.</p> <p>Люди очень не любят непонятного и не хотят знать о непонятном, и вопреки всякой логике они верили этому совершенно нелепому объяснению, не задумываясь о том, откуда на второй день замерзания могла оказаться двойная льдина.</p> <p>Теперь же я могу рассказать правду. Когда я барахтался и скулил, проломив проход во льду уже метров на восемь, на краю льда передо мной появилась Сарма.</p> <p>–Ну что ты скулишь, трусишка! –сказала она возмущенно. –Я же говорила тебе, что пока ты живешь на берегах Долины, с тобой ничего не случится! Перестань сейчас же визжать! Слышать противно! Давай руку!</p> <p>Я протянул ей руку, но ее руки не почувствовал, ее рука словно отодвинулась, я же тянулся и подтягивался за ней.</p> <p>–Не суетись! –крикнула Сарма сердито. –Заплывай на лед! Заплывай! Не дави лед локтями!</p> <p>Лед подо мной прогнулся, но не сломался.</p> <p>–Теперь ползи! Ползи! Не дави локтями! Ногами не дрыгай! Ползи!</p> <p>Сарма пятилась к берегу, а я полз за ней по льду, кажется, очень долго, пока не сказала:</p> <p>–Все! Вставай и беги домой что есть духу!</p> <p>Мальчишки у берега встретили меня, как покойника с того света. А к берегу уже бежали люди и впереди всех дядя Сережа, Светкин папа. Он схватил меня, поднял на руки и вместе со мной побежал назад. Их дом был ближе, чем наш, и он притащил меня к себе. Меня раздели, растерли водкой, переодели, укутали, уложили в громадную постель и заставили выпить полстакана водки, отчего я закатился в судороге.</p> <p>Потом в дом влетела мама, шлепнула меня по тому месту, которое для того предназначено, обнимала, целовала меня, плакала и приговаривала:</p> <p>–И почему именно он! То под обвал попал, то под лед провалился! Да что же это такое! Сглазил его у меня кто-то, что ли?</p> <p>Но Сарма верно сказала, я не подцепил даже насморка. Мальчишки приняли Сарму за старуху Васину и рассказывали, как она меня вытащила, и, конечно, врали, потому что все было совсем не так! <strong>/464+иллюстрация на 465/</strong></p> <p>Итогом этого происшествия были мои долгие размышления по поводу того, как далеко распространяется моя безопасность, дарованная Сармой! Ведь это открывало передо мной огромные возможности! И я решил совершить проверку этих возможностей.</p> <p>На правом склоне ущелья, почти над школой, была невысокая скала, метров пятнадцать. Внизу под ней на небольшую площадку намело много снега, и я решил прыгнуть с этой скалы. Этого не сделал бы никто, потому что снег снегом, а высота высотой. Даже в воду с талой высоты не прыгнешь.</p> <p>Я забрался на скалу, присел на корточки на краю уступа. Отсюда высота казалась еще большей. Если сказать, что было страшно, то это не то слово! Несколько раз поднимался я на ноги, но каждый раз трусливо приседал и так проторчал на скале около часа. И когда, наконец, спустился с нее, так и не решившись на прыжок, то с грустью и огорчением понял, что подарок Сармы ничего не прибавил к тому, что я могу сделать и сам, и этот вывод надолго испортил мне настроение.</p> <p> </p> <p>Близится конец моего рассказа, и конец этот, если брать в соображение чувства двенадцатилетнего мальчика, неизбежно печален. Но почему же, вспоминая и рассказывая об этой печали, я словно прикасаюсь к счастью, которого не мог оценить в свое время, но которое и теперь не потеряло своего тепла и света?!</p> <p>Все каникулы прошли в ожидании перемены в наших отношениях с дочерью Байколлы. Притом я вовсе не представлял себе, что, собственно, должно было измениться, я не знал и не понимал, чего хотел. Пожалуй, я знал только одно –что не хочу и не могу больше быть для нее чужим, я не хотел быть для нее как все. Но не мог же я не понимать, что настоящая дружба наша возможна только на основе всего того, что связывало нас ранее и что было забыто ею безвозвратно! На что же я тогда надеялся! Кажется, если припомнить, я совсем не думал ни о чем конкретном, я просто вообразил себе, что кончатся каникулы, приедет Ри, и между нами не будет больше невидимой стены чуждости, все образуется само собой, и мы будем так же просто и искренне смотреть в глаза друг другу, как это было в замке, когда Ри рассказывала мне предание, а я учил ее нашим знаниям.</p> <p>Я встретил ее у поезда, сказал «здравствуй», и она ответила и пошла дальше, и оттого, что ничего не случилось, <strong>/466/</strong> ничего не изменилось, что мы и теперь, а значит, и навсегда чужие –от сознания этого из меня будто вытряхнулась жизнь.</p> <p>Значит, все будет снова! Снова я буду подглядывать за ней на уроках, подслушвать на переменах, подкарауливать у поезда — а зачем?! Это ужасное «зачем?», в его безответности, в неразрешимости и в невозможности теперь уже не слышать его и не произносить –оно, как бревно поперек тропы, обрушилось ни самый хребет смысла моей жизни!</p> <p>В школу я ходил теперь, как на муку, на переменах оставался в классе или убегал за школу, после школы часами просиживал над учебниками, но не глядел в них, вечерами уходил с Другом в падь и бродил вокруг Мертвой скалы просто так, не собираясь взбираться на нее. Друг смотрел на меня с тревогой, он пытался развеселить меня, отвлечь, и я играл с ним, скорее, ради него, не испытывая, как прежде, удовольствия от игр.</p> <p>Я прочитал наконец печальную историю про сына последнего из могикан, узнав о его смерти, которую он принял, спасая любимого человека, и в моем воображении одна трагичнее другой разыгрывались истории, где я умирал, спасая Ри. Все истории кончались моей смертью! А ведь еще совсем недавно такие же истории в моей фантазии имели совсем другой конец! Вот как изменился для меня весь мир!</p> <p>Я стал плохо учиться, и это сразу отразилось на моих отношениях с мамой. Упреки ее не причиняли мне боль, мне было только жаль ее, потому что я ничего не мог изменить.</p> <p>Я дошел до того, что пробирался в школу вечерами, когда там никого не было, садился на парту Ри и плакал, как последняя девчонка, потому что девчонки часто тоже не знают, отчего плачут.</p> <p>Случая умереть, спасая Ри, но представлялось. А жить не хотелось. Но не хотелось и умереть просто так. И мои дни проходили в ожидании какого-нибудь события, которое за меня решит мою судьбу.</p> <p>Таким событием оказался мой день рождения.</p> <p>Позднее, уже взрослым, я узнал о существовании приметы, согласно которой но рекомендуется отмечать тринадцатый день рождения. Это, наверное, ерунда, но тот день, когда мне исполнилось тринадцать лет, окончился плохо, как и предсказывала примета.</p> <p>Вечером, как обычно, был торт и подарки, и поздравления от папы и мамы, но в этот же день я снова получил двойку, и мама приняла эту двойку в такой день, когда уж можно было ее не получить, мама приняла ее, как личную <strong>/467/</strong> обиду. И потому не смогла за праздничным столом скрыть свои чувства, и весь вечер прошел в какой-то неестественности, хотя папа и сделал все, что мог, чтобы сохранить праздничное настроение.</p> <p>Мама, однако, не удержалась и сначала мягко начала укорять меня моим поведением, я ответил грубо, мама заплакала, и все испортилось. Под конец мама сказала, что она никогда не думала и не гадала, что ей придется стыдиться собственного сына.</p> <p>Понятно, ведь я был учительский сын! А она была учительницей!</p> <p>Я ушел к себе, лег на кровать и в эту минуту понял, что наступил предел моим мукам, что больше я не хочу жить. Нет, я вовсе не собирался проделывать с собой что-нибудь страшное. Я знал другой способ не жить!</p> <p>Я дождался середины ночи, встал, оделся и вышел на улицу. Ночь была удивительно светлой! Над ущельем в чистом небе висела полная луна, и от нее и от снега было столько света вокруг, что можно было подумать, будто уже рассвет.</p> <p>Друг вылез из конуры, и я обнял его крепко. Я не хотел брать его с собой, ведь он должен жить, для того Байколла и отдал его мне. Я попрощался с ним и пошел в падь. Кое-где, встревоженные моими шагами, в тишину ночи лаем вырвались собаки, но скоро успокоились. В нашем поселке не было чужих людей, шатающихся по ночам.</p> <p>Я подошел к школе и стоял, глядя на верхние окна, где был интернат, и особенно на одно окно –это была комната Ри. Я говорил шепотом: «Все! Больше мы не увидимся, и для тебя это пустяки! А я не жалею, что протянул руку змее, и вообще ни о чем не жалею! Главное –что дочь Байколлы живет! А теперь я могу хоть немного помочь и самому Байколле! До свидания, девочка из Мертвой скалы, то есть прощай!»</p> <p>Кажется, я говорил много красивее, чем сейчас рассказал, но мне трудно по прошествии стольких лет сохранить и воспроизвести тот трагически-торжественный тон, каким я прощался с дочерью Байколлы. Но уверяю, все это происходило очень искренно, потому что в душе моей иногда действительно не было желания жить.</p> <p>Я шел в падь, и в ночной тишине снег так громко хрустел под ногами, что я боялся разбудить всех, кто невидимый и незнаемый спал в эту ночь в сугробах, на деревьях и в камнях. Иногда вдруг мне казалось, что это не под моими ногами хрустит снег, что кто-то идет за мной, я резко <strong>/468/</strong> оборачивался, и хорошо, что была такая светлая ночь! Но вообще страха не было. Да и чего бояться! Хотя после, даже через месяц, когдаявеномиим.п ктотсной ночной поход, меня основательно поеживало.</p> <p>По засыпанному снегом каменному запалу у подножья Мертвой скалы и но самим уступам а прошел, прополз, пробрался с уверенностью, что со мной ничего но может случиться такого, что не предусмотрено планом моих действий. Оказалось к тому же, что я наизусть знаю каждый шаг, что, пожалуй, даже и в темную ночь забрался бы ни скалу, не сделав ни одного неверного шага.</p> <p>Но как ни светла была ночь, в скальной нише, где обычно сидела Сарма, я ее не увидел, пока не вздрогнул от ее крика.</p> <p>–Ты что, спятил? Ты же мне на ногу наступил! Не иначе как сдурел мальчишка! Ночью по скале шатается!</p> <p>–Извините! –сказал я. –Я пришел...</p> <p>–Ты что, лунатик? Час от часу не легче! Ах, как он отдавил мне ногу, баламутный мальчишка!</p> <p>–Я пришел насовсем! –сказал я, когда она перестала охать. –Я больше не хочу жить!</p> <p>–Та...а...ак! –протянула она. –Вот, значит, до чего дело дошло! Значит, познал ты полную меру печали! Что же! Я тебя предупреждала! Но что ты собираешься делать? Ты хочешь все забыть?</p> <p>–Нет, –поспешно ответил я, –пусть Ри живет, а я не хочу! Я пойду к Байколле и буду там...</p> <p>–Вот чего! –изумилась Сарма. –Ты хочешь не жить! Но понимаешь ли ты, что это значит?!</p> <p>Я молчал.</p> <p>–Нет, я не могу тебя туда пустить, ты просто не соображаешь, о чем говоришь! Ведь ты, если сядешь рядом с Байколлой, забудешь свой мир и всех, кого знал и любил! Из всех чувств твоих тебе останется только печаль небытия...</p> <p>Я все равно не понимал ее слов, и мне не хотелось их слышать, я хотел только скорее перестать жить.</p> <p>–Все равно не пойду домой, если не пустите! –прервал Сарму на полуслове.</p> <p>–Неужели это действительно так! –тихо проговорила она. –Неужели место печали не может быть пустым! Но ведь тогда все, что ты сделал раньше, было напрасным, и, значит, я права!</p> <p>–Я замерз! Пустите меня к Байколле!</p> <p>Сарма собиралась рассуждать, а меня тошнило от ее рассуждений. <strong>/469/</strong></p> <p>–Ну что ж! –сказала она. –Иди, а мне надо будет много, много думать!</p> <p>Ей тоже было невесело, да пусть, как хочет...</p> <p>–С моей дочерью... с ней что-то случилось? –встревоженно спросил Байколла, увидев меня.</p> <p>–Нет, нет! –успокоил я его. –Она живет... ей хорошо... Я пришел к вам насовсем!</p> <p>–Насовсем?</p> <p>–Я теперь буду с вами!</p> <p>Я подошел к креслу и хотел тут же сесть в него. Но Байколла остановил меня рукой.</p> <p>–Мальчик, понимаешь ли ты, что делаешь!</p> <p>–Не хочу жить! –крикнул я, потому что кончилось мое терпение, и, поднырнув под его руку, я опустился в кресло Ри.</p> <p>Ведь как бывает, иногда заснешь на минутку, проснешься, и кажется тебе, что ты спал долго-долго, и будто сон видел длинный с целую ночь, а спал всего одну минуту.</p> <p>А бывает наоборот. Заснешь, спишь целую ночь, не видишь никаких снов, проснешься, и кажется, будто и не спал вовсе, а лишь задремал на мгновение.</p> <p>Со мной произошло что-то подобное. Как только я коснулся кресла, сразу стал проваливаться куда-то и лишь успел рукой нащупать руку Байколлы, а голова уже сама опустилась на эту руку. Я не умер, но и не жил, у меня не стало никаких чувств, но я чувствовал себя, и для меня не стало времени, я словно превратился в точку, для которой нет ни времени, ни пространства и есть только знание о себе. Ничто не свершилось и ничто не происходило в моем сознании, потому что не стало разницы между мгновением и вечностью.</p> <p>Мне показалось, что я меньше чем через минуту открыл глаза, и потому был чрезвычайно удивлен, увидев перед собой Друга. Ведь я оставил его привязанным к конуре. Друг тянул меня за пальто с кресла, а я никак не мог понять, что происходит.</p> <p>–Сарма зовет тебя! –сказал Байколла. –Что-то случилось наверху!</p> <p>Сам подняться с кресла я бы не смог, потому что у меня не было желания вставать. Но Друг буквально выдернул меня за пальто с кресла, и сразу жизнь будто включилась в меня или во мне, сразу мысли, еще неясные и бессловесные, затормошили мозг, и все остальные чувства, коих мы не замечаем в себе, привыкнув к ним, проснулись и загомонили, оглушая и ослепляя. <strong>/470/</strong></p> <p>Я понял только, что надоидти наверх, и по тому, как нервничал Друг, я догадался, что идти надо быстрее.</p> <p>Не было предела моему удивлению, когда, выйдя из пещеры, я был ослеплен солнечным светом. Ведь мне по-прежнему казалось, что <em>я </em>просидел и кресле лишь одно мгновенье, а на улице был день, а судя по солнцу, даже вторая его половина.</p> <p>–Спеши! –крикнула Сарма. –Но твоим следам на скалу лезет твой отец. Для него опасен путь наверх, он может сорваться. Спеши, я сама закрою вход!</p> <p>Только этого мне не хватало! Чтоб из-за меня погиб мой отец! Я опрометью кинулся вниз, и только могущество Сармы спасло меня от дюжины шансов сломать себе шею. Да еще Друг иногда хватал меня за рукав, когда я готовился сделать неверный шаг. Я увидел отца внизу, осторожно пробирающегося по занесенному снегом карнизу, и от страха за него у меня закружилась голова.</p> <p>–Папа! Папа! –закричал я<em>. </em>–Я иду, не лезь дальше! Я иду!</p> <p>Но, увидев меня, он замахал руками и наоборот заспешил наверх, и из-под его ног посыпались камни и снег.</p> <p>Я почти кубарем скатился вниз прямо ему в руки, а он, словно не веря, что это я, говорил отрывисто и хрипло:</p> <p>–Живой! Сынок! Живой!</p> <p>А с чего мне было быть мертвым!</p> <p>–Ты замерз, да? Замерз? –приговаривал он, ощупывая мое лицо и руки, и я не сразу догадался о причине его тревоги, он ведь думал, что я все это время провел на скале. Конечно, я бы замерз!</p> <p>Он сжимал меня в объятиях, наверно, думая, что согревает меня, а я вспотел от спуска, и мне хотелось расстегнуться или снять шапку.</p> <p>Пока мы спускались, он все время держал меня за руку, впрочем, это только ему так казалось, а в действительности это я держал его за руку и предупреждал неверные шаги, я ведь знал, что скрывается на каждом сантиметре спуска под снегом.</p> <p>Дома были слезы, объятия, поцелуи. Приходила врачиха и долго осматривала меня и была так же, как и все, удивлена тем, что я вообще не замерз. Я сказал, что разжег костер и просидел все время у костра.</p> <p>Людям часто нужна вовсе не правда, а лишь мало-мальское объяснение непонятного. И потому мне поверили, что я спасся костром, и никому не пришло в голову, что на Мертвой скале нет деревьев, кроме сосны на самой вершине, <strong>/471/</strong> что там не из чего разжечь костер, да и сколько дров понадобилось бы, чтобы в двадцатиградусный мороз на открытой для всех ветров скале просидеть почти сутки!</p> <p>С этого дня дома ни слова не произносилось по поводу моей учебы. Если я получал двойку, мама говорила, что надо постараться и исправить ее, я старался, получал тройку, и мама была довольна.</p> <p>Иногда я не находил в себе сил идти в школу, не мог заставить себя и объявлялся больным. С моей болезнью мгновенно соглашались все и даже на следующий день оставляли дома. Но и дома одному было невыносимо. Возникало вдруг желание увидеть Ри, и я прибегал на второй или третий урок, опять же с трудом досиживая последние минуты занятий.</p> <p>Присутствие Ри в моей жизни стало оборачиваться для меня настоящей мукой. Я вздрагивал от ее голоса или случайного взгляда, я уже не хотел ни ее голоса, ни взгляда и не мог прожить дня, чтобы не видеть и не слышать ее. За месяцы я не обменялся с ней и десятком фраз, причем я все яснее начинал понимать, что сам выбрал ту глупую линию поведения, которая теперь стала препятствием даже для простых и обычных приятельских отношений. Но изменить что-либо я не мог!</p> <p>Я потерял интерес ко всем мальчишеским делам и забавам, и постепенно вокруг меня образовалась пустота, которая даже не слишком огорчала.</p> <p>Из Слюдянки приехал врач, смешной лысый дядька. Он задавал мне дурацкие вопросы, стучал по коленке и водил пальцем около носа. Он был очень глупый человек, потому что сказал, что у меня нервное истощение. Толстым я не был никогда, но и истощаться тоже не собирался!</p> <p>Они с мамой о чем-то долго шептались на кухне, а мне даже было лень подслушать. Когда же я все-таки подошел к двери, то услышал, как он процокал языком и сказал:</p> <p>–Вот уж никогда бы не подумал, что такое бывает в тринадцать лет!</p> <p>–Представьте себе! –грустно ответила мама.</p> <p>Я догадывался, что они опять говорят обо мне какую-нибудь ерунду, ведь ничего путного они сказать не могли, потому что ничего не знали.</p> <p>Потом была весна, и я помню ее лишь отдельными цветами и запахами. Помню алые полосы багульника на северном склоне ущелья, помню запах ручьев, кинувшихся в ущелье по всем ложбинам. Помню желтый подснежник в <strong>/472/</strong> руках Ри и первый день освобожденного Байкала, был он сонным, ленивым и почти бесцветным.</p> <p>Но более всего я помню свою боль, заслонившую в моей памяти всю мою четырнадцатую весну!</p> <p>И когда было объявлено папой, что мы опять уезжаем, я, кажется, принял это с облегченном, хотя и без радости, конечно. Отца назначили директором школы на другую сибирскую станцию, а Сибирь так велика, что, лишь переехав с одного места на другое, не покидая пределов Сибири, можно оставить за спиной такой путь, какой проделать вторично, может быть, не случится и за всю жизнь.</p> <p>Окончился учебный год, и был день, когда Ри уезжала на все лето домой. Я уже знал, что вижу ее в последний раз, и потому от самой школы до поезда я шел с ней, держа ее за руку, и она не попыталась отнять руки, может быть, тоже предчувствуя расставание навечно, ведь мы все же были одноклассники...</p> <p>Мне хотелось сказать ей что-то особенное, но это особенное не могло не коснуться истории Мертвой скалы, а говорить всякую ерунду не хотелось. И потому мы шли и молчали. Мы еще ждали поезда и стояли рядом, и никто не подошел и не помешал нам.</p> <p>У поезда я все же сказал ей:</p> <p>–Я тебя всегда буду помнить!</p> <p>Она опустила глаза и не ответила. Ей, наверное, было все равно, буду я ее помнить или нет.</p> <p>И Друг, что был со мной рядом, тоже подошел и положил ей лапы на плечи, тихо скуля. А она его боялась, и я представляю, как Другу было это обидно. Потом она поднялась на подножку, вошла в тамбур и... все!</p> <p> </p> <p>Больше я никогда не видел девочку из Мертвой скалы.</p> <p>Для переезда нам снова дали вагон, и, пока грузились вещи, я побежал проститься со всеми, кого знал и любил в поселке.</p> <p>С Генкой мы сходили на могилку Белого деда. С Юркой разыскали старуху Васину.</p> <p>–Ты добрый мальчик, и это хорошо! –сказала она. –Но ты гордый, и это плохо!</p> <p>Я никогда не считал себя гордым, а если я был гордым, то разве это плохо?</p> <p>–Гордый человек оттого бывает гордый, что боится людской молвы о нем!</p> <p>–А я и не боюсь! –гордо возразил я.</p> <p>Она улыбнулась. <strong>/473/</strong></p> <p>– Ну вот и славно! Езжай с Богом!</p> <p>И я дождался, наконец, когда она погладила меня по голове, и навсегда запомнил ее руку.</p> <p>Со Светкой и Валеркой мы слазили на гору. Светка утащила у отца горсть пистонов, и мы расстреляли их камнями, а потом спускали камни с горы. Я подарил Валерке «Последнего из могикан», а он мне перочинный ножик с тремя лезвиями.</p> <p>После обеда я пошел проститься с Сармой и Байколлой и очень боялся этого прощания. Но, взобравшись на несколько первых уступов, с удивлением обнаружил, что на следующий уступ хода нет. От того камня, по которому я обычно лез дальше, остался только темный след на скале. Напрасно я крутился по склону –нигде не было лазейки или прохода, и это означало, что либо Сарма обиделась на мой отъезд, она же все знает (!), либо она из тех людей, кто терпеть не может прощаний.</p> <p>С полчаса просидел я у подножья Мертвой скалы, а уходя, громко крикнул несколько раз:</p> <p>–Сарма! Простите Байколлу! Простите Байколлу!</p> <p>Но только эхо было ответом.</p> <p>А за час до отправления нашего поезда я прощался с Байкалом. В этот день он был почти таким же, каким я увидел его в первый раз. Он был светло-голубой, спокойный и сверкающий. Только не было тумана, и горы на том берегу виделись ясно и отчетливо.</p> <p>Я говорил: «Прощай, Байкал!» И пытался уловить ответ в еле заметном движении голубых оттенков по глади озера.</p> <p>Я говорил: «Прощай навсегда!» Но, похоже, Байкал щурился лукаво, словно не верил в это «навсегда», словно знал обо мне то, что я еще не знал о себе сам.</p> <p>В тот день прощаний, как ни странно, впервые пришло ко мне внутреннее спокойствие, а грусть расставания была без боли, и я принял это, как предзнаменование новых радостей жизни. Но еще одно горе ожидало меня.</p> <p>Когда мы все уже были в вагоне, когда вещи уже были расставлены и разложены по-дорожному, подошел, наконец, кондуктор и сказал: «Поехали!» Через несколько минут действительно вагон дернуло, потом еще, и заскрипели колеса, и земля медленно поплыла, оставляя нам движение, а себе покой.</p> <p>Вдруг, когда поезд еще только начал набирать ход, Друг вскочил на ноги, заскулил, заметался по вагону. Я окликал его, пытался ухватить за ошейник, но он вырвался, подскочил к отцу, лизнул ему руку, потом так же к маме, потом <strong>/474/</strong> лизнул в лицо меня, громко, отчаянно заскулил и выпрыгнул из вагона. Отец едва успел перехватить меня у самой двери и оттащить в глубину вагона, но я все же успел увидеть, как Друг, прихрамывая, убегал назад, к поселку..</p> <p>Детство –оно все же есть детство! И на новом месте были новые дела, заботы и радости, и, никогда не забывая обо всем, что случилось со мной на берегах Байкала, я все-таки постепенно начал терять остроту воспоминаний, и лишь если случалось оказаться ночью в новолунье одному, то серп молодого месяца мог надолго вернуть меня к прошлой печали.</p> <p>Шли годы, и прошли годы.</p> <p>По-разному сложилась моя жизнь, и если в ней не все всегда удавалось, то это, пожалуй, оттого, что я везде, сам того не понимая, ощущал себя временным, и тогда возможно, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к возвращению!</p> <p>И потому однажды я приеду в Иркутск, сяду в электричку на Слюдянку, займу место слева по ходу поезда, и, когда в разрыве гор откроется для меня страна голубой воды и коричневых скал, я узнаю о себе то самое главное, что должно называться смыслом моей жизни! <strong>/475/</strong></p> </div></div></div> <div id="book-navigation-337" class="book-navigation"> <div class="page-links clearfix"> <a href="/node/343" class="page-previous" title="На предыдущую страницу">‹ 5 [ глава ]</a> <a href="/node/337" class="page-up" title="Перейти к родительской странице">Вверх</a> </div> </div> </div> <div class="clearfix"> <div class="links"></div> </div> </div> </div> </div> </div> </div> <div class="region region-footer"> <div id="block-block-3" class="block block-block clearfix"> <div class="content">  <script type="text/javascript" > (function(m,e,t,r,i,k,a){m[i]=m[i]||function(){(m[i].a=m[i].a||[]).push(arguments)}; m[i].l=1*new Date(); for (var j = 0; j < document.scripts.length; j++) {if (document.scripts[j].src === r) { return; }} k=e.createElement(t),a=e.getElementsByTagName(t)[0],k.async=1,k.src=r,a.parentNode.insertBefore(k,a)}) (window, document, "script", "https://mc.yandex.ru/metrika/tag.js", "ym"); ym(99796757, "init", { clickmap:true, trackLinks:true, accurateTrackBounce:true }); </script> <noscript><div><img src="https://mc.yandex.ru/watch/99796757" style="position:absolute; left:-9999px;" alt="" /></div></noscript>   <h4 align='center'>Редактор <a HREF='/taxonomy/term/122' rel="nofollow">Вячеслав Румянцев</a></h4> <h4 align='center'>При цитировании всегда ставьте ссылку</h4>  </div> </div> </div> </div></div></div></div>  </div>  </div>  </body> </html>